Ставя перед собой задачу разработки методологии развития художника, нельзя обойти стороной идеи Э. Ильенкова, который много размышлял о диалектико-материалистической основе искусства и творчества и, что еще важнее, о способах гармоничного развития личности, которая есть основа любого предметно-практического изменения природы, в том числе и творчества.
Само собой очевидно, что массовое разностороннее развитие людей и борьба за конкретные экономические и социальные условия такого развития — это основа курса и практической работы каждого ответственного человека. Но на пути даже такого развития необходимо воспитать достаточное количество «своей» интеллигенции, которую так трепетно описывал А. Грамши, а это значит, что мы не можем ни ждать изменения условий, ни предоставить судьбу новой культуры случаю, который сегодня и рождает художников.
Проблему, с которой предстоит работать, удобнее и полезнее выразить в противоречии. Окружение подавляет разностороннее развитие личности, но для подлинного художника оно необходимо. Как же в окружении, которое противится разностороннему развитию, все таки выйти на современный и актуальный передний край во всех областях человеческого знания (культуры)? Как увидим дальше, этот «идеальный конечный результат», а значит и задачу, мы сможем несколько упростить, когда определим объект и его особенности.
Объектом, то есть добровольным подопытным кроликом, мы определим сомневающегося и ищущего писателя в начале своего творческого пути, когда первые пробы пера уже позади, но ничего действительно значимого создать еще не удалось. Почему такой писатель нам подходит в качестве объекта? Если мы отбросим мишуру элитарности профессии и банальной жадности писателя, и после этого обнаружим все еще не угасшее желание писать, это значит, что сердцевина личности такого писателя в достаточной степени сформирована, чтобы гибко и податливо отвечать на формирующие и руководящие сигналы, но такой писатель еще не до конца закостенел в ремесленничестве, еще не до основания разочаровался в себе и свободном искусстве. С другой стороны, у такого писателя есть и стимул, и решимость, и возможность заниматься саморазвитием, пока он не скован нуждой, значительными творческими обязательствами и не придавлен пока еще собственной карьерой. Решительно необходимо отмести всякую корыстную мотивацию в развитии писателя, потому что иначе само развитие по пути наименьшего сопротивления скатится в колею спроса и предложения. Писательство для нашего объекта, таким образом, должно уже быть осмыслено как настойчивая необходимость, не зависящая от обстоятельств. Иными словами, это должен быть писатель-волонтер, который понимает и принимает, что может никогда не стать профессиональным писателем («профессиональным» с рыночной, а не с качественной точки зрения, разумеется).
Сейчас я вижу, что у писателя, которому трудно писать, которому не нравится то, что он пишет, который ищет и не умеет найти свой голос, стиль, есть несколько проблем и одно преимущество. Начну с преимущества, которое заключается в развитом выше среднего эстетическом чувстве, которое дает заметить писателю или душок штампа, или пустоту произвола фантазии в своей работе, отсутствие смыслового стержня и единства, которое придает литературе точная и острая необходимость. Позиция такого писателя намного лучше позиции самодовольного дурака, который убежден в собственной гениальности. Для того, кто может чувствовать фальшь и критически относиться к своим работам, есть еще надежда. Но проблем у такого писателя, все таки много. Во-первых, недостаточно развитое эстетическое чувство. Во-вторых, недостаточно развитая культура мышления. В-третьих — хотя это менее очевидно — оторванность от времени и действительности.
Разумеется, все эти три проблемы взаимосвязаны и осложняют друг друга. Именно поэтому мы говорим сразу о трех «недостаточностях», а не не об одном дефиците или о двух. Дело в том, что первые две проблемы — это две стороны восприятия действительности, объединение которых только и можно назвать целостной, культурной и специфически человеческой развитостью личности. В подлинном развитии возможны только незначительные перекосы, которые просто и легко исправляются и замечаются самим человеком. В формальном же развитии, в притворном развитии и возможны такие «мнимые» перекосы в сторону мышления образами или мышления понятиями. Эти стороны мышления всегда дополняют друго друга, а в общем случае вообще невозможны одна без другой, поэтому любой значительный перекос — есть признак самозванца, который ловко надул окружающих и притворился ученым или художником (это грубое, фальшивое разделение тут имеется в виду чисто формально, для краткости). А третья проблема — это и есть контекст, то есть сама действительная реальность, которую необходимо воспринимать (чувствовать) и осмыслять. Третья проблема — проблема оторванности от времени частично вытекает из двух первых, потому что нам свойственно загораживаться от того, что нам непонятно и недоступно. С другой стороны, такое отгораживание часто свойственно именно людям с художественными наклонностями, которые отстраняются от горечи мира, защищая свою зачаточную, наивную чувственность, которая не защищена еще ни броней строгого диалектического мышления, ни развита достаточно, чтобы разглядеть за деревьями лес. В некотором смысле, при наивном понимании категорий идеального и абстрактного, очень часто людям кажется, что абстрактное и идеальное — это и есть область творчества, которая связана с материальной реальностью исключительно бренным телом самого художника. Это идеалистическое заблуждение часто уводит писателей (посредственных, разумеется) в русло беспредметного, абстрактного (в широком смысле) творчества. Хотя, конечно, нет никакого бесплотного «мира идей», где можно было бы спастить от материальности или спрятаться от действительности.
Само погружение в контекст еще не означает осознанную связь с ним. Для любого обывателя контекст наполнен фактами эксплуатации, хорошими и плохими новостями, глобальными событиями, мелкими неурядицами, ссорами и влюбленностями, надеждами и разочарованиями — всем тем, что принято называть жизнью. Но этот контекст для неразвитой культуры мышления индивидуален (именно поэтому развитие культуры мышления есть единственный надежный путь к объединению, организации и пробуждению классового сознания народа), этот контекст ощущается остро на бытовом плане, но не на плане мышления, а значит, не оставляет длинного следа. Поскольку этот опыт по большей части индивидуален или фрагментарен, он и не собирается в единую и многосложную картину, не ощущается как единый поток материи, но только как множество различных случайностей и вещей. Только развитое продуктивное воображение может помочь воспринять время в целостности, разом, без необходимости собирать пазл. Только развитая культура мышления может наделить эту картину смыслом. Только развитые специфически человеческие созерцание и мышление вместе могут осознать время и действительность, ощутить «тиски необходимости», то есть понять, что нужно делать и делать это.
Именно в максимально практическом и активном развитии этих трех направлений — созерцание, мышление и пища для них — и состоит путь роста художника, путь становления писателя, а вообще говоря, личности в целом.